Поездка в детские дома Рыбинска на Новый Год
(31 декабря 2002  –  02 января 2003)

Автор:  Dr. Alex

Гедонизм (греч. hendone – наслаждение) – античное понятие, обозначающее веселье и удовольствие. В этике древнегреческой философии киренаиков данное понятие было положено в основу учения, в котором смыслом жизни признавалось наслаждение, но не только телесное, а также и духовное.

Вот о чем я вспомнил, когда таки завершилась моя поездка на Новый Год в составе весьма приятного общества в детдома Рыбинска энд окрестностей. Я получил не только телесное, но и духовное наслаждение...

Единоутробная супруга моя, непосредственно я, Герман (в роли эпического героя Данко, освещающего наш путь в заснеженных лесах вырванным из головы и пылающим мозгом) и его одно из лучших и, возможно, не последних творений – Максим – вот та шаровая молния беспричинной радости, светлого безумства и необузданной энергии, которая пролетела над мерзлыми весями полярной части России...

Чтобы узнать цену, уплаченную нами за это самое практически гедоническое мероприятие, надо рассмотреть наше движение.

Будучи служителем ножа и топора, мне изредка приходится решать задачи, поставленные этими инструментами – в скромном усердии заметать следы их скульптурной деятельности на человеческих телах. Короче говоря, дежурил я в своей больничке сутки с 30 на 31 декабря. Таким образом, нам не удалось выехать заранее на хорошем поезде вечером 30-го в Рыбинск и не спеша, по проторенному маршруту, степенно прибыть в гостиницу и начать оргию. 30-го я сдал город Москву в драгоценные руки своего коллеги, а сам подхватился и потопал из Склифа на Ярославский вокзал, где с красным носиком и недобрым выражением в голубых глазках стояла вдохновительница и попечительница моих прихотей и капризов – жена Юля, а рядом с ней отдаленная копия великого Германа, выполненная другой женщиной. Другой, чем моя жена Юля...

Ярославский поезд приветливо и широко распахнул перед нами свою дурацкую узкую дверцу. Мы поехали в сидячем вагоне и через 3,5 часа были в Ярославле. Дневных поездов в Рыбинск не было. Автобусы рейсовые чудесным образом не ходили – на одном из них, полупустом, перед нашим носом уехала мафиозная толстая начальница автобусной конторки. Румяные и восторженно-приветливые бомбилы метнулись к нам, видя в наших стеклянных отмороженных глазах желание жить. Вкрадчиво и крайне предупредительно, поминутно пятясь, тупя взор, втянув головы и икая от стыда, они предложили нам 1500 рубликов с трех рыл до Рыбинска. Я их с презрением отпустил. Так получилось, что в итоге милейший малый на опельке отвез нас на вокзал Рыбинска за 500 руб.

В Рыбинске уже было тепло и тихо и вообще хорошо – там был Герман. По этому случаю природа разыграла фантасмогорический спектакль с несколькими действующими лицами: легкий ветерок не больше 100 м/с, наилегчайший морозец не выше 28 градусов, тишина, создаваемая всяким отсутствием средств транспорта, которые могли бы довезти наши разгоряченные тела до места захоронения в вечной мерзлоте Рыбинска. Чудесной трелью зимнего соловья в моем кармашке запел телефон. Это Герман. Наша недолгая дружеская беседа с уменьшительно-ласкательной ненормативной лексикой по поводу организации нашего прибытия завершилась через 1 минуту, так как мой телефон замерз на арктическом ветру и мне даже не пришлось его выключать, что хорошо потому, что пальцев у меня уже не было.

В итоге был пойман северный олень с обледенелыми стеклами, мы залезли в него и доехали до почти конечной остановки, от которой пеший путь до гостиницы «Волга» лежал бы через морг для замерзших насмерть.

Вышли мы на широкие просторы Подрыбинсковья и с ужасом не увидели опять таки отсутствие любого транспорта.

Надо было хорошо продумать одежду, а особенно шапку и обувь. Опять же как во сне сели в сани и доехали таки до резиденции Германа, к приезду которого специально подготовили гостиницу с номерами люкс, натопили сауну. После многократных здравиц в нашу честь, торжественного хлебопреломления, осмотра наших окоченелых достопримечательностей, парада и выступления хора нас впустили в гостиницу. Где мы хорошо поели, немного и с удовольствием выпили хороших вин, а некоторые энтузиасты даже и коньяку, энергично собрались, заказали и весьма организованно получили такси к подъезду.

Следующие наши действия и есть то самое-пресамое удовольствие, ради которого стоило рисковать и маяться. Мы посетили 3 детдома. Я обойду практическую и самую важную часть всего дела – раздачу, беседы с детьми и персоналом, осмотры, просмотры самодеятельности, контроль и анализ и лишь выскажусь по темам, наиболее близким мне лично.

Помощь детдомам – это предлог, которым люди пользуются, чтобы утолить жажду своего жизнелюбия.

Наш товарисч, имя которому Герман, человек сложный, на многих из нас непохожий, в чем-то одержимый. Не надо думать, что он станет лучше, если станет проще или просто другим. Натура цельная и весьма твердая. Может, я и оставил на этой натуре пару зазубрин, но и пару зубов потерял... Шутка...

Во всем этом деле самая максимально доступная корысть, которую могут преследовать люди, не желающие помогать бескорыстно – это возможность улучшить и даже исправить своих собственных детей. Если ребеночек глуп=невоспитан, а времени на долгий и тщательный подгон нет, то включение запущенного отрока в богоугодную деятельность помогает ему пошире раскрыть глаза, прикрытые толстым жиром эгоизма. Тем более, хорошие, любимые наши дети могут весьма развить свои положительные человеческие качества, общаясь и с сиротами, и с теми, кто в деле...

Скукотища рабочей и домашней рутины испаряется в путешествии, подобном нашему. Признаюсь, я нашел в своей супруге массу нового. Я давно не видел родное тело жены, бороздящее сугробы (а это очень сексуально :-) ), сопротивляющееся морозу и тяготам моего уличного варианта общения; я давненько не сидел с ней за бокалом француського вина в сауне, не видел в ее глазах живых огней, тех, которые загорелись, когда мы толпились в детском доме или плясали под дурацкие песни на новогодней дискотеке в 72 ДД.

Склонен верить, что она сама радовалась тому, что наблюдает в себе движения души в сторону чужих детей, и движения, доказывающие ей самой ее исключительную женскую принадлежность. Моя благоверная, мне кажется, офигела от увиденного и крепко (что тоже хорошо) задумалась. Да и я сам плясал и визжал, когда в ночное новогоднее небо с треском, свистом и шипением улетали разноцветные фейерверки. Я так распалился, что когда все батареи отстреляли, с диким криком бросил вверх догорающий бенгальский огонь, который тоже написал свое веское бенгальское слово в черном русском небе.

Теперь о детях. Представьте – заснеженная Россия. Мороз. Тишина. Мертвое ВСЕ – дорога, лес, какая-то сельхозтехника, на полметра сверху засыпанная снегом, типовые убогие срубы с одним светящимся окошком, редкие дымки из этих домов, странные укутанные в свою сельскую одежду Русские, которых нам, «московским» или просто «городским», не понять, и пустота, отсутствие возможности контактировать с окружающим миром, отгороженным от нас вот этим морозом и безжизненностью. Нечего делать на улице. Да и в доме тоже нечего.

Так вот, наконец, о детях. Ребенок в заведении, подобном сельскому детдому, особенно просто живет. Он, появившись в этом доме, как химический свободный радикал пытается установить степень отношения предметов к нему и себя к этим предметам, в немножестве окружающим его. Он знает в этом большом доме каждую половицу, каждый развод на потолке спальной комнаты, выучил все ложки и тарелки. У него задачей номер один стоит поиск чего-то, что он мог бы назвать МОЕ.

Если у других детей на крайняк остаются родители, то у этого – не всегда. Или наркота. Или самогон. Или забытье другого рода. Все вещи в детдоме известны, все игрушки освоены, воспитатели приняты или втайне разжалованы. НЕЧЕГО ЖДАТЬ. Но они этого не знают. Они мягкие и не могут найти путь, где искать биологически и социально ценную информацию. Дело не в лени. Это просто возраст, когда не надо ничего искать. Надо учить язык охоты, но не охотиться, надо учить язык ответственности и обязанности, но ни за что пока не отвечать. И дети скисают, только если они не хлебали раньше воли. Тогда они будут удирать.

Да и из наших домов наши дети могут удрать, если скучно, если нет надежды на свой дом, если он не греет. То, что делает Команда – это сверхкруто. Мертвая при живых людях деревня Орефино вдруг узнает, что в самом печальном месте – детском приюте (кладбища и то повеселее встречаются) бывает что-то необычное и там кипит другая, интересная жизнь. Туда приезжают люди, которым ничего не надо, которые просты и лишены слюнявых сентиментов, которые серьезно помогают, даже вершат судьбы этих детей. Люди, которые умеют кусаться (Герман знает примеры) и защищать этих сирот. Оказывается, иной ребенок из детского дома – на хорошем старте! Если так дело пойдет, то, глядишь, люди за бабки будут отдавать своих детей в детдом на месячишко-другой, чтобы тех проперло, как бывает. Чтобы ребенок научился бороться с настоящей тоской...

Ну, товарищи Мурландогвардейцы, пойду я думать более простыми категориями. Операциями, госпитализациями... А хрустальную мечту буду хранить – если повезет, упрошу Геру взять меня с собой. Но чтоб потеплее было... Хотя сауну никто не отменял!

 
« вернуться к оглавлению отчетов